…Я встречаю Соню еще перед школой, и несколько последних метров — сто сорок, наверное, — мы идем вместе.
— Соня! А ты музыку сочиняешь, да?
— Лева, — говорит она и почему-то смотрит на мои кроссовки. Нормальные кроссовки, что не так? — Лева, ты меня прости, ладно?
— За что?
— За то. Я… Ты, знаешь, не подходи ко мне. Я бы хотела с тобой дружить, но не могу. Ты… Ты очень интересный человек, правда. Но я не могу все равно.
— Почему? — Я и не знал, что она собирается со мной дружить. Со мной ведь никто никогда не дружил, а с ней мы разговаривали просто.
— Надо мной все будут смеяться. А я так не могу, понимаешь? Я же не ты. Мне не все равно, что обо мне думают.
Какая-то она странная, цвет лица стал странный. И мелодия Сониного лица стала звучать тихо-тихо, почти исчезла. Мы уже подошли к школе, и Соня вдруг пошла быстро-быстро, а я споткнулся на ступеньках и чуть не упал.
Когда я зашел в раздевалку через несколько секунд, она стояла с Тоней и Верой и смеялась с ними. Я просто мимо прошел.
У меня вертелась в голове мысль, и я никак не мог ухватить ее. Как, бывает, мелодия крутится, а никак не поймаешь. Еще это похоже на цветовые пятна, которые видишь с закрытыми глазами. Вот так закрываешь и видишь пятнышко, пытаешься за ним уследить, а оно убегает!
— Иноземец, открой глаза, ты по моей шапке ходишь!
Я думаю, думаю, думаю.
Болит голова опять.
— Лева, у тебя все в порядке?
— Да.
Да, у меня все в порядке. Открыли номер сто пятьдесят четыре: из пункта А выходит корабль…
…Я решил все задачи раньше всех, и у меня осталось время. Развинтил ручку — свинтил обратно, еще развинтил — и понял, уловил мысль.
Не мог дождаться перемены. А потом не мог дождаться, чтобы Соня осталась одна; я понял, что не должен к ней подходить, если рядом другие люди. Просто такое правило; ничего в этом такого нет.
На истории писал стержнем. Не знаю, куда потерялись все эти запчасти от ручки.
И тут Соня попросилась выйти.
И я тут же за ней.
— Соня!
— Ну, чего тебе? Я непонятно сказала разве?!
— Слушай, у тебя есть электронная почта?
— Чего?
— Почта! Я бы тебе писал. Никто не узнает и не будет над тобой смеяться. А?
— Лева, — Соня вдруг села на лестницу. — Ты что, совсем на меня не обиделся?
— Нет. А почему обиделся?..
— Все-таки… Все-таки… какой ты странный.
— Я нормальный. Это вы странные.
— Давай адрес. Я сама тебе напишу. И сейчас не сразу иди в класс, понял?
— Не сразу — это через сколько минут?
— Через… Через две с половиной. Ладно?
Я кивнул. И две с половиной минуты просто смотрел в окно…
В чем вот я странный? Никак не могу понять. Думать об этом, честно говоря, не очень интересно. То, что в музыке казалось странным, потом становилось классикой. Если бы никто не писал странной музыки — музыки бы, может, вообще не было: так бы и стучали мы в древние барабаны.
«Я не странный, я нормальный. Это все остальные странные. Представь себе: ты оказалась в обществе, где все такие, как я. Как бы тебе это понравилось? Все бы говорили, что ты странная. А ты не можешь им объяснить, что с тобой все в порядке!
На самом деле вы считаетесь нормальными только потому, что вас больше! Как будто если каких-то людей больше, то они правы.
Между прочим, большинство считало, что Земля плоская».