Мы сидим на алгебре. Самостоятельная; и я не могу сделать первый номер. В ответе выходит адская дробь, а надо перевести в десятичные. Можно делить до старости, она все не кончается! И периода не выходит никак. Ясно, что у меня ошибка, так не бывает!
Переделал — еще хуже ответ получается.
Ладно, я бросил этот пример и взялся за следующий. Сзади слышно, как Моцарт стучит ручкой по зубам. И никто не делает ему замечаний. Надо же; вот зубы у него. Как у бобра.
Мне ужасно мешает этот звук; и вообще, Моцарт меня злит. Злит тем, что он сейчас все сделает, и сдаст, и пойдет читать свои странные книжки или решать сложное, ему всегда дают олимпиадные задачи. На десерт. А я решил только две из обязательных шести. И то не факт, что правильно. Потому что я тупой.
Вдруг Моцарт рычит, бросает ручку на пол и начинает топать ногами.
— Что случилось? — подбегает Эппл, учитель.
— Этого не может быть! — орет Моцарт. — Не может! Не делится!
Эппл подбегает к нему, быстро шевелит губами и говорит всем:
— Второй вариант, извините. В первом примере у вас опечатка. Сейчас исправлю, дам дополнительные десять минут, кому нужно.
…Вот теперь хочется заорать мне. Потому что, во-первых, столько времени зря мучился, и настроение испорчено, остальное тоже не могу решить.
А во-вторых — почему мне нельзя вот так, заорать, затопать ногами? Мне тоже плохо! Очень плохо! Но я держу себя в руках. Мы все воспитанные люди, не малыши.
Все знаем, как надо. И если кто-то не сдержится, ему скажут: «Как ты себя ведешь!»
А Моцарту можно. Ему все можно! И никто не ставит его на место, носятся с ним, как с маленьким!
То есть раньше ругали, конечно. Не помогало — еще больше орал. А сейчас у нас появился новый учитель математики, Эппл. И он Моцарта защищает изо всех сил.
Надо сказать, и Моцарт слегка успокоился. Такое, как сегодня, редко случается.
Эппл еще извиняется. Он же не виноват, не он эти самостоятельные придумывает!
Между прочим, если бы я вот так заорал, никто бы не подумал проверить пример и извиниться.
…Главное даже не это. Вот я — вижу неправильный ответ и сразу думаю: это я виноват. Просто не могу найти свою ошибку. А Моцарт убежден в своей непогрешимости! Он сразу орет: не может быть!

Лучше бы я про него не знал. Я раньше и не знал: жил и жил нормально. Зачем она мне кинула эту ссылку!
Она — это Т. Я уже перестал обижаться, что она сидит не со мной: привык. И что говорит только о нем. Конечно, сначала было не очень понятно: что она нашла в этом психе? Я думал, она его просто жалеет. В людях часто заложено желание благотворительности. Ну, у нас есть девочки, они животных спасают, одна вообще волонтером ходит в приют, с собаками гулять. А Т. выгуливает Моцарта. Чтобы ему не так одиноко было. И правильно: надо помогать убогим, ушибленным головой. Ладно. Просто Т. — хорошая, добрая. Не должна же она быть злой.
И тут мне пришла от нее ссылка. Как бы между прочим; прямо на уроке. Я сначала не хотел даже открывать, почти забыл. Но это же Т.! Ерунду не посоветует. И мне всегда хотелось знать, что там, в ее голове.
Ссылка оказалась на его музыку, и я расстроился. Просто ужасно! Вот, она прислала — и теперь я должен слушать, да! Вот еще. Больно надо. Ну, какую музыку мог написать этот псих? Он и музыке не учился. Математик, и ладно. Музыка-то откуда?!
Но потом все же открыл. Любопытно же: до какой степени может дойти человеческое самомнение. Надо считать себя таким гением, чтобы выкладывать свою музыку в интернет, — при том, что даже в музыкальную школу не ходишь!
Я однажды так выложил стихи на одном сайте. И что? Восемнадцать просмотров. И все. Хоть бы поругали — нет, никому не интересно. А я чего ждал? Все же чего-то ждал, видимо. А он? Чего он ждет, интересно?
Странный ролик. Вроде ничего особенного; просто сочетания звуков на пианино. Разные аккорды, а поверх них — повторяющийся набор нот. Я послушал, ничего не понял.
Если бы не Т., я забыл бы об этом, да и все. Но тут послушал еще раз. И еще. Чего она в нем нашла?
Эта музыка стала выстраиваться в моей голове. То есть мои уши настроились под нее. Бывают такие 3D-картинки: сначала видишь просто узор, но когда настроишь зрение — проступает совсем другое. И если один раз рассмотришь — потом уже не можешь не видеть, как раньше.
Набор аккордов приобрел удивительную стройность.
Я не спал всю ночь. Просыпался, втыкал наушники и слушал, снова и снова. Пока эта музыка не зазвучала в моей голове безо всяких наушников.
Утром я встал с тяжелой головой, как после дурного сна. Так бывает: помнишь, что был кошмар. А что конкретно — не помнишь. Рассказать невозможно; в словах теряется этот ужас. Что это было, что?
Я взял яйцо и разбил его ложечкой. Оно потекло — оказалось сырым. Мама забыла его сварить! Достала из холодильника и сразу мне… У нее тоже было неважное утро.
…Я смотрел, как это яйцо стекает на стол и мне на штаны, и в этот момент понял. Вспомнил его музыку и понял, что он — Моцарт.
А мне никогда не стать таким….