Многие старые ленты когда-то были черно-белыми, и вот их придумали раскрасить и теперь вовсю показывают. Васька смотрит и ревет, всю весну их показывают каждый день. Глеб говорит:
— Васька, это же только кино, подбери-ка сопеля.
А Васька смотрит на него, лицо все красное и правда в соплях и слезах, вытирает глаза кулаком и кричит:
— Фильм испортили! Зачем его раскрасили!
Сашка отрывается от своих пластилиновых драгоценностей, прибегает к Ваське и с ним вместе переживает, правда без слез:
— Бедный фильм! Такой хороший был фильм!
— Зачем его раскрасили? — повторяет Васька, и слезы у него катятся по щекам.
Глеб приходит на кухню и под нос бормочет себе:
— Ну-ну, фильм ему жалко.
Мама бежит к Ваське, обнимает его за плечи и тихонько на ухо что-то говорит. А Сашке странно, что она обнимает только брата, а его совсем не обнимает, и он рыдает по-настоящему:
— Бедный фильм! Такой был хороший фильм! — уже со слезами.
Глеб сидит на кухне и качает головой: опять началось. Мама не выдерживает, и у нее тоже начинаются слезы, она обнимает братьев, гладит их, приговаривает:
— Ну-ну, мои хорошие, ну-ну…
Глаза красные, да чего уж, все лицо красное.
Мы с Глебом сидим на кухне и понимаем, что придется браться за дело. Эта работка как раз по нам: я — успокоитель восьмидесятого уровня, а Глеб и вовсе сто двадцатого. Но поодиночке мы не справимся, надо действовать вместе. Мы выдерживаем еще пару минут — это тактический ход! — ждем, когда у наших ревунов силы будут на исходе, и я иду в комнату.