90-летний юбилей современного классика гуманной педагогики Шалвы Амонашвили

Обычная школа: история одной командировки

С Шалвой Александровичем я познакомился более тридцати лет назад, когда только начал работать в «Комсомольской правде» редактором отделов школ, студентов, науки и «Алого паруса». До этого я был собкором газеты по Украине и писал обо всем: комбайнерах, героях Афганистана, о рациональном использовании вторичного сырья, о Патоне и Амосове. Тема образования была для меня новой, и мне нужно было завоевывать доверие своих подчиненных. В «Комсомолке» редактор любого отдела всегда был не только хорошим организатором, профессионалом, который точно и тонко чувствовал чужие тексты, но он должен был еще и сам хорошо писать. Я долго думал над темой первого «заявительного» материала. И тут мне на помощь пришла наш спецкор Оля Мариничева: «Поезжай к Амонашвили в Тбилиси. Его надо поддержать, там у него проблемы с местным Минпросом».

В Тбилиси я прилетел в воскресенье. Прилетел, еще не зная, что Шалва накануне жестоко простудился. Вечером после бассейна прошелся пешком остановку, и вот на тебе: к утру температура подскочила к тридцати девяти. Позвонил ему, не голос - сплошной хрип. И все-таки мы сидим в то воскресенье у него дома, и я не расспрашиваю о его школе, рассказываю о той, которую хорошо знаю, о типичной, к сожалению, школе. Рассказываю о том, как на уроках пения ставят двойки за то, что ученик поет... Шалва молчит, лишь желваки ходят на небритых щеках.

На следующий день я в тбилисской первой экспериментальной школе имени К. Ушинского. Пока без Шалвы. На четвертом этаже лаборатория дидактики - детище Амонашвили. Храм. С обычных уроков в этой школе и начинался рабочий день доктора психологических наук Амонашвили. «Ученый, - говорит он мне, - уходя из школы, уходит из лаборатории. Это железный принцип. Потому что ученый без постоянной практики - это хирург без операций. Не спас подростка от трудной компании - не пиши о трудных детях. Найди что-нибудь другое для диссертации. Ведь сколько бед принесла, сколько судеб искалечила «бездетная» педагогика, где лишь абстрактные «субъекты» и «объекты», а не живые Саши, Пети или Тамрико и Сандро.

Оценок в школе Шалвы не ставили. Домашние задания ученики выбирали себе сами. С учителями тут можно было спорить, не боясь им сказать в глаза, что они не боги, иногда ошибаются. В этой школе работали по экспериментальным учебникам, стараясь создать такие пособия, чтобы они были друзьями ребят. Трудно понять, учебник сам остановит и подскажет: сделай вот так, и станет легче. В учебнике грузинского языка я увидел на первой странице письмо недавно умершего Нодара Думбадзе, написанное от руки. Он уже болел, когда учителя попросили его написать вступление для учебника. Не отказался. Вначале на машинке напечатал, потом решил: от руки лучше. В этой школе в сентябре родителям первоклашек задавали контрольную: они часами сидели за партами перед чистым листом бумаги, стараясь понять, какие же они, их дети. Родители сдавали экзамен только для первой учительницы. В канун мая, перед летними каникулами, учительница напишет свою характеристику для каждой семьи. Она не станет разглашать свою оценку на родительском собрании, положит характеристики в пакет вместе с лучшими рисунками и сочинениями, задачами и аппликациями. Скажете, что все это стало привычным… Не спорю, но начинал все эти идеи внедрять в практику именно Шалва Александрович.

В.А. Садовничий, П.Г. Положевец, Ш.А. Амонашвили

К тому времени, когда я приехал в Тбилиси, его лабораторию пытались закрыть десятки раз. Все комиссии старались выяснить одно: на что тратят государственные деньги, если нет понятного для этих комиссий результата - сиюминутного, который можно с ходу «посчитать» в справках. Первую свою книгу он сдал в издательство в Тбилиси. Не приняли. Сделал вторую - не напечатали. Написал статью для журнала - послали в Министерство просвещения: пусть сам министр порекомендует. Тогда он часть рукописи «Здравствуйте, дети!» отправил в Москву. Через неделю получил письмо от директора издательства: «Сейчас же дописывайте». Через полтора месяца книга была готова. С тех пор ее переводили на разные языки. Перед моим приездом перевели на тамильский. Шалва улыбается: «Впервые услышал, что есть такой!»

В то время Амонашвили не раз серьезно обвиняли: вводя шестилеток в школу, он отнимает у них детство! Он кипятился: «Если это так, значит, я государственный преступник». Не давал ему покоя вопрос: что это такое - детство? Пора? Возраст? Его шестилетки, придя в школу, разговаривая друг с другом, вспоминали: «Когда я был маленьким…» Однажды во взрослой аудитории он спросил: «Хотите стать старше в один миг на двадцать лет?» Ни одного желающего, и только маленькая девочка, случайно оказавшаяся там, сразу кинулась к сцене: «Дядя, я хочу!» Так, может, детство - это как раз активный и напряженный процесс взросления? Через неделю мне стало понятно, что я попал в обычную школу - такую, какой она и должна быть. И учителя здесь обычные, и дети. Но строилась эта школа годами. Неустанными поисками и напряженным трудом. Амонашвили создал механизм реальной гуманизации образования, повернутого к человеку, к личности; создал новые формы общения на принципах сотрудничества, рождающие новый тип учителя и новый тип ученика.

Шалва мне сказал, что в республиканском Министерстве просвещения один ответственный работник признался ему с вызовом: «А я ваших книг не читаю!» Другой специалист, узнав, что я прилетел специально к Шалве, сказал мне, раздражаясь: «Да он сумасшедший со своими детьми, со своей методикой: “спите на уроке”, “шепните мне на ушко”».

…Материал «Обычная школа» признали лучшим материалом месяца. Я до сих пор помню во всех мелочах все уроки, которые я посетил. Помню лица, жесты, интонации Мзии Чкония, Марины Кобахидзе, Серго Вардоханидзе и слышу мудрый голос своего друга и учителя Шалвы Александровича: «Правда делает нас свободными».